Источник: Materialisten 1979-4

Перевод с норвежского: lamescholar - 2023-09-22

Все примечания сделаны переводчиком.

Студенческий совет реалистов при Университете Осло1 в начале октября этого года организовал семинар о естественных науках и обществе. Семинар длился всю неделю и затронул ряд тем. Мы представляем вам вступительные слова к дискуссии в последний день семинара, произнесенные ректором Университета Осло Бьярне А. Ваалером2 и рабочим бродильного завода Труном Эгримом.

Ученый в коробке —

антиполитическая иллюзия

Автор: Трун Эгрим

Вся наука и вся исследовательская работа политична. Я не буду пытаться доказать это, например, указывая на то, что биология доказывает существование Сталина, а астрономия доказывает отсутствие Бога. Вместо этого я попытаюсь показать, что результаты исследований — даже тех, которые проводятся наиболее сознательными аполитичными учеными — в более широком контексте становятся политическими и подвержены влиянию политики.

Ученый в коробке

Я начну с того, что нарисую образ изолированного ученого — образ ученого, который как личность отделен от остальной части общества и может заниматься своей деятельностью независимо от того, что происходит вокруг. Обычно это называют идеей о башне из слоновой кости, но я думаю, что это устаревший образ, который, в частности, подразумевает ненужную высокомерную позицию. Конечно, такие идеи и такие типы существуют и сейчас, но я думаю, что выражение о “башне из слоновой кости” устарело, когда мы описываем типичную ситуацию, когда ученый может воспринимать себя изолированным. Я предпочитаю называть это “ученый в коробке” вместо “ученый в башне из слоновой кости”.

Это образ, который может сложиться у ученого о самом себе — или, если говорить о студенте, образ его учебы и будущего.

Я думаю, что ученый или студент в коробке думает примерно так. Существует общество и проблемы за пределами моих исследований, моей науки. Но в эти проблемы я не могу или не хочу включаться. Я хочу сосредоточить свою жизнь на своей сфере деятельности, на своей дисциплине. Вот моя коробка. Внутри моей коробки жизнь продолжается, несмотря на ветер и погоду в обществе снаружи, моя деятельность в моей коробке не имеет какого-либо особого значения для жизни снаружи. Может быть, я голосую на выборах, но я сосредотачиваю свои усилия на своих исследованиях, и как ученый я аполитичен и антиполитичен. Я против того, чтобы кто-то включал политику, общественные вопросы, классовую борьбу в мою математику и мои исследования по биологии. Какое это имеет отношение к науке? Кто победит на выборах решается простыми и неинтересными математическими расчетами, как гражданину Норвегии, это мне интересно, но как математику это ничего не дает мне в профессиональном плане. Если девушку выдворят из Шри-Ланки, я против этого как антирасист и демократ, конечно, как биолог тоже, но это не научная проблема. Как ученый и в своей работе я не вмешиваюсь в политику. Если бы мне и пришлось ввязываться в политику, то должно быть в качестве исследующего диванного демократа.

Это мое представление об ученом в коробке. Я думаю, что это более типичная реакция для некоторых ученых и студентов в настоящей ситуации, чем высокомерный феодальный господин, гордо возвышающийся в башне из слоновой кости.

Я хочу ясно сказать, что я не собираюсь выставлять на посмешище ученого в коробке, я хочу дискутировать с ним (— здесь я не хочу говорить “с ней”). У него, на самом деле, есть ряд веских аргументов на своей стороне.

Во-первых, это действительно правда, что ряд базовых вопросов, связанных с тем, что является истиной и что нет в науках, в основании не являются партийными вопросами и не решаются действительно политическими решениями. Например, последствия строительства ГЭС на реке Альта не зависят от того, что говорят Høyre3, DNA4, AKP(m-l)5 или Venstre6 об этом. Ученые, которые хотят исследовать это, должны исследовать реку Альта, а не высказывания, например, Виллока7 или Стейгана8.

Кроме того, ситуация с научными исследованиями является типичной в том, как многие ученые реально переживают свою ситуацию. Кто понимает что-либо из моей работы по молекулярной биологии? Небольшой коллектив, работающий в моей области. Кто на самом деле обращает на это внимание? Так называемый обыватель? Он не знает об этом и в этом не заинтересован. Капиталисты? Я не работаю ни над чем, что может быть использовано в коммерческих целях, так что они не обращают на это внимания. Парламент? Они занимаются бюджетными ассигнованиями. Ни один из 155 членов парламента даже не знает об области моих исследований. Разве это не ученый в коробке?

Если ученый в коробке встретится, скажем, с рабочим промышленности без высшего образования, то оба вернутся к своим делам, убежденные в своей точке зрения. Чем занимаются умные парни в университете? Ничем, что бы мы, простой народ, не поняли. Разве это не ученый в коробке?

Ученый в коробке имеет веские аргументы, и нет никакой причины, чтобы смеяться над ним. Образ коробки описывает ситуацию многих ученых, особенно в отдаленных и мало применимых на практике областях исследований, так, как они сами ее видят, и так, как ее видят другие. Проблема заключается в том, что многое из того, что мы видим, на самом деле обстоит иначе. Каждый может видеть, что Солнце вращается вокруг Земли, что Земля плоская и неподвижная. Проблема в том, что все это неверно. Я знаю, что можно выбрать систему координат, в которой Земля неподвижна, а Солнце движется, но это не имеет значения в данном контексте. Облака выглядят так, будто они твердые и люди могут ходить по ним. Сказки, которые были созданы всего несколько сотен лет назад, показывают, что люди действительно верили в них. Таким образом, не обязательно видеть вещи так, как они предстают взгляду. Нужно ли это объяснять здесь? Конечно, нет.

Исследования и общественное разделение труда

Давайте сначала рассмотрим материальные предпосылки для возникновения мысли об ученом в коробке. Это высоко развитое общественное разделение труда. Я сразу объясню это на примере.

Давайте рассмотрим общество, которое было сильно отличным от нашего, но которое, как я прочитал, имело довольно значительные знания в некоторых областях, в которых сегодня ведется научное исследование. Я имею в виду полинезийцев в Тихом океане до прихода европейцев. Их знания касались в основном астрономии, океанографии и метеорологии. Конечно, это примитивные знания по сравнению с сегодняшними стандартами, но тем не менее их больше, чем у, например, норвежцев четыреста-пятьсот лет назад, когда мы технически превосходили их в большинстве областей.

Полинезийское общество было примитивно-коммунистическим или бедно-коммунистическим. Это означало, что производство было настолько слабо развито, что почти все должны были использовать всю свою рабочую силу для того, чтобы питаться, одеваться и обеспечивать себя и свою семью жильем, поэтому оставалось мало излишка на остальное. Поэтому на большинстве островов не сложилось никаких настоящих высших или низших классов, и деление труда было очень слабо развито. Мужчины и женщины выполняли различную работу, дети и старики. Существовали роли вождей и священников, но не более того.

Легко понять, что заставляло развиваться знания в области, например, астрономии. Это было необходимо для использования знаний о звездах для навигации. Ученый в коробке оказывается невозможным в этом обществе, потому что исследователь, как правило, не является отдельным лицом, чья единственная функция — знание звезд. Легко увидеть, что это жизненно важное и общественно необходимое знание, которое переплетено как с самыми приземленными вещами, такими как путешествия и торговля, так и с самыми возвышенными, мифами и религией. Мы не можем представить себе полинезийского астронома XIII века, который скажет: “Я забочусь о своей области исследований и позволю лодкам плыть, как им угодно”.

Теперь я сразу скажу, что я не думаю, что к этому стоит стремиться. Хорошо, что мы достигли высокой степени общественного разделения труда. Оно создает большее богатство, больше знаний и возможность лучшей и более достойной жизни. Я говорю “возможность”, потому что такая жизнь не возникает сама по себе. Я не хочу вернуться в Полинезию. Но я хочу использовать этот пример, чтобы более ярко осветить сегодняшнюю астрономию, скажем, астронома в коробке. Предпосылкой для того, чтобы он занимался только астрономией, является также то, что другие занимаются только другими вещами. Другие должны варить пиво для него. Другие разгружают товары.

Другие не только работают, но другие управляют обществом. Другие инвестируют капитал. Другие разгружают напитки на рыночную площадь — я использую язык полиции — и другие отгоняют демонстрантов в Альте9. Это предпосылка того, что астроном может заниматься только астрономией.

Forsker 1

Если бы астроном должен был также варить пиво, разгружать грузы, управлять капиталом нефтяных месторождений Мексиканского залива и летать на вертолете в Альту, чтобы отгонять демонстрантов, то, конечно, астрономия погибла бы. Обратите внимание, что я не ставлю моральных целей перед разделением труда, я описываю его, хорошее и плохое, такое, какое оно есть. Конечно, разделение труда действует взаимно. Ученые не только получают, но и дают. Предпосылкой для того, чтобы кто-то мог заниматься варкой пива на полную ставку, является то, что кто-то занимается биохимическими исследованиями. Предпосылкой для того, чтобы полиция могла летать в Альту на вертолете, является то, что кто-то занимается исследованиями, делающими возможным создание вертолетов, и это не простой процесс.

Здесь у нас есть нечто, что выглядит как парадокс: полинезийский астроном никогда бы не подумал об астрономии как о чем-то в коробке, отделенном от общества. Но он или она могли бы взять ближайшую семью и эмигрировать на другой остров, и продолжать заниматься полинезийской астрономией там.

Норвежский астроном может представить себе астрономию в коробке и часто так делает. Но он не может взять с собой семью, отправиться на Тристан-да-Кунья10 и заниматься астрономией без поставок и данных извне. То, что он может заниматься только астрономией, выражает его зависимость от очень многих людей, то, что он является звеном в цепи — фактически во многих цепях. Но именно потому, что он зависит от столь многих людей, от общественного разделения труда, он может отойти в сторону, сконцентрироваться и думать о “моей астрономии в моей коробке, независимо от общества”.

Рабочие, молодежь и исследования

Мы продолжим пробивать дыры в коробке. “Тем, кто не занимается науками, это не интересно. Я могу назвать их пролетариатом или рабочими, вы можете назвать их обычными людьми. Они не заинтересованы ни в моей области, ни в развитии науки в целом”.

Давайте рассмотрим это утверждение. Фактически, я думаю, что это также недооценка огромной тяги к знаниям и научного любопытства, которые существуют среди людей вне университетов. С другой стороны, есть также много людей, которые подтвердят, что они не заботятся о том, как дела обстоят с лимнологией11 и будет ли закрыт Университет Осло. Для аргументации давайте возьмем их за отправную точку, хотя они далеко не являют собой полной картины.

Действительно ли они не интересуются естественными науками? Я утверждаю, что это только так кажется. Это поверхностное явление, потому что большинство, например, рабочих без высшего образования, сейчас очень заняты вопросами, которые неразрывно связаны с естественными науками и научно-исследовательской политикой. Очень многие увлечены этим, и их становится все больше.

Во-первых, у нас есть проблемы, связанные с наступающей следующей технологической революцией. На данный момент правильно считать, что было две большие технологические революции: первая была характеризована паровой машиной, а вторая — электричеством и нефтью. Я не собираюсь сейчас описывать причины, почему атомная энергия не привела к настоящей технологической революции, хотя многие так и предрекали. Однако мы сейчас начинаем третью революцию. Она часто называется цифровой революцией, но на самом деле охватывает несколько важных вопросов, не только компьютеры и транзисторы, но и связь, а также, я думаю, новые прорывы в биологии и многие другие вещи.

Эта революция приведет к еще большим изменениям в производстве, чем электричество, нефть и пар. Она идет и развивается очень быстро, но мы не ясно видим, когда она закончится и приведет к стабилизации того, как общество организует производство. Это вопросы прикладного естествознания — о результатах естественных наук. Это заботит политических и неполитических рабочих — давайте назовем их “рабочими в коробке”.

Цифровая революция позволяет рационализировать до 90% обычных производственных рабочих мест на конвейерных линиях, и это достаточно консервативная оценка на первом этапе. Компьютеризированное оборудование легко запрограммировать на встряхивание бутылок, остановку, запуск и выполнение многих других более сложных задач. Следовательно, большинство нынешних рабочих мест в промышленности будет утрачено, скажем, в течение 20-30 лет.

Вы, возможно, заметили крупные трудовые конфликты в графической индустрии, в английской газете The Times, в Aftenposten12 и т. д. Они отражают типичную ситуацию, создаваемую цифровой революцией для рабочих промышленности в западных странах. Единственное, что отличает графическую индустрию, — это то, что она находится на переднем крае технологического развития. Безбумажное издание газет технически возможно, на следующем этапе возможен отказ от бумажных газет. Теперь мы видим, что те же проблемы возникают на каждой конференции профсоюзов промышленников.

В пивоваренной промышленности Дании два крупных завода, на которых работали вместе 700 человек, были заменены одним автоматизированным заводом с 125 рабочими местами — и это только начало революции. На моем отделении пивоварни в Осло работает около 30 человек, и на мой взгляд, технологии, которые уже существуют или находятся в разработке, могут уменьшить это количество до, скажем, 5 человек.

Это что касается промышленности. Но важно понимать, что эта новая технологическая революция затрагивает не только промышленность, но также и офисные и сервисные работы, которые были мало затронуты в прошлом электрификацией или нефтью и которые могут быть значительно изменены с помощью данных13. Существует не так много различий между офисами сегодня (до появления данных) и офисами, которые описывал Чарльз Диккенс, в отношении техники и организации. Применение данных уже привело к рационализации сотен тысяч рабочих мест в офисах Европы. Офис 1970-1990 сильно отличается от офиса 1900-1970 годов: это также затрагивает здравоохранение, многие виды образования и т.д.

Бизнесмены, занимающиеся этим делом, говорят, что в настоящее время главным ограничением использования информационных технологий в производстве является фантазия. Я считаю, что это абсолютно верное наблюдение. Даже в необразованном и антиполитическом рабочем классе начинает распространяться чувство глубокого беспокойства по поводу перспектив будущего. Что со мной произойдет? Что будет с моей работой? Для чего я могу быть применен, что я могу сделать в 1995 или 2000 году? Это неопределенное, туманное напряжение, которое возникает перед предвещаемым землетрясением — люди беспокоятся, но пока еще имеют довольно смутное представление о том, что и когда произойдет.

Всё это — результаты прикладных исследований природы. Тогда ученый в коробке говорит: но имеет ли это какое-нибудь отношение ко мне? Я не занимаюсь технологией мини-калькуляторов, я занимаюсь малоизвестными фундаментальными исследованиями полупроводников. Я занимаюсь абстрактными проблемами в высшей математике, а не разработкой программного обеспечения. Я занимаюсь квантовой механикой, а не оптикой волокон. С другой стороны, рабочий в коробке — не говоря уже о тех, кто без коробки — указывает на ученых и говорит: “вот откуда это приходит”. И на самом деле они правы. Я вернусь к этому позже.

Научные исследования и среда обитания человека

Одной из областей, где легче всего увидеть связь между исследованиями и обществом, является, конечно, все, что собирается под зонтиком проблем охраны природы и окружающей среды.

Я не буду поднимать этот вопрос, но вместо этого обращу внимание на интерес, который люди за пределами научного сообщества проявляют к этим вопросам. В последние годы я заметил, что много людей в возрасте около 20 лет — как выше, так и ниже этого возраста — находятся в каком-то апокалиптическом настроении из-за страха перед последствиями нарушения равновесия в природной и человеческой среде. Это напоминает мне тот настрой, который был у многих из нас, кто участвовал в движении против атомного оружия около 1960 года — довольно-таки большой страх перед катастрофами, да еще и в краткосрочной перспективе.

Многие из представлений, которые люди имеют о том, что происходит и что может произойти, наверняка неверны или преувеличены. Конкретных знаний мало. Но это не дает основания отмахиваться от этого страха как от истерического или беспочвенного. Я считаю, что у людей есть основания для беспокойства, потому что несмотря на все ложные представления, есть, от чего можно по-настоящему испугаться. Я считаю, что пока закон стоимости управляет производством, высокоразвитая технология всё также будет означать большую опасность искусственных катастроф.

В любом случае, этот страх сам по себе является важным фактом сегодня. Он является следствием огромных достижений в естественных науках, и этот страх также оказывает влияние на самого изолированного ученого.

Наука как доминирующая идеология

Чтобы понять это, мы должны кратко коснутся значения науки для мышления большинства людей всех классов в норвежском обществе, или, чтобы задействовать иностранное слово, коснутся значения науки для идеологии этого большинства. В средние века мышление людей было подчинено религии. Политические партии называли себя католиками, еретиками, протестантами, идеологические споры принимали форму борьбы в теологии, а ученые должны были торжественно поклоняться Папе и заявлять, что их исследования подчинены религии и доказывают величие Божьего творения. Прочитайте народные сказки. Невероятно, какие они фантастические. Они основаны на стандартных мифологических фигурах — троллях, ниссе, Деве Марии, Иисусе — которые известны для членов сообщества и принимаются ими без каких-либо особых описаний.

В наше время официальное мышление подчинено вере в науку — особенно в естественные науки. Это, конечно, результат огромных достижений естественных наук. Однако вопрос, насколько люди действительно научно мыслят о науке, остается открытым. Многие общие представления о науке смешаны с лженаучными и суеверными представлениями. С другой стороны, даже мифология стала научной. Современные сказки описывают космические корабли, машины времени и марсиан, и читатели принимают это без дополнительных описаний. Более того, возникают «научные» религии и псевдорелигии, такие как культ «летающей тарелки» фон Деникина и американская секта саентологов. Современные ученые-естественники освободились от теологии. С другой стороны, Папа заявил еще в 1920-х годах, что физика доказала правильность теологии!

Эта вера в великую силу и значение науки также охватывает тех, кто говорит, что они не разбираются в науке и не интересуются тем, чем занимаются ученые.

Таким образом, мы имеем ситуацию, когда результаты научных исследований переворачивают общество с ног на голову, когда значение науки оценивается очень высоко, но люди имеют неясные и часто безумные представления о научных исследований. Это может привести к подъему реакционных, антиинтеллектуалистических течений среди рабочих и других людей, не владеющих этими знаниями. Когда происходящее плохо понимается, это становится возможным.

Forsker 2

Те, кто боятся результатов прикладной науки — и, по моему мнению, в большинстве случаев, справедливо — могут начать считать исследования и ученых ответственными за угрозу. Я считаю, что это опасный и реакционный взгляд. Нож — это прогресс для человечества, его может использовать хирург или убийца, но сам по себе он не опасен. Знание оптики само по себе не приводит к наркомании, а знание ядерного синтеза не приводит к радиоактивным утечкам. Это применение приводит к негативным результатам. Путь к предотвращению неправильного применения проходит, по моему мнению, через большее знание и социалистическую революцию, которая позволит использовать эти знания в интересах большинства, а не в интересах монополий и прибыли. Я не думаю, что меньшее знание является защитой, наоборот, это означает бессилие перед негативными последствиями, которые развиваются и продолжают развиваться.

Один близкий мне друг является учителем. Несколько лет назад я прочитал 30 сочинений из средней школы, в которых повторялась фраза: «Было бы лучше вернуться к лошади и колеснице, если бы мы избавились от проблемы загрязнения». Это фраза, безусловно, происходит из телепередачи того времени. Мое мнение заключается в том, что такого рода идеи не стоит поднимать на смех, так как в определенных ситуациях они могут быть довольно опасными. Потенциально, они могут принести огромный вред.

Это относится в особенности к тем случаям, когда больша́я часть ученых чувствуют себя так, словно они находятся в коробке, не обращают внимания на результаты исследований или считают, что «результаты прикладных исследований меня не касаются, я занимаюсь древнерусским языком».

Вкратце, я боюсь, что это может привести к реакционным, антиинтеллектуальным крестовым походам против свободной науки, против субсидий для университетов и учебных заведений и т.д. Можно посмеяться над этим страхом, но я хочу напомнить о том, что экстремальный антиинтеллектуализм играл важную роль в высокоразвитых западных странах ранее — я думаю о нацистской Германии. Не то чтобы я верю в букмол и принудительную эмиграцию ученых в Норвегии сейчас, но не недооценивайте возможность, что ситуация может ухудшиться.

Особенно если научные сообщества закрываются в себе.

Влияние общества на науку

Я считаю, что теперь в коробке пробито немало крупных дыр. Ниже я переверну ситуацию и посмотрю не на влияние науки на общество, а на влияние общества на науку.

1) Борьба за свободу исследований

Если наш человек в коробке действительно хочет быть честным, он должен, в меру своих возможностей, иметь честное отношение к своей специальности и своим результатам. Он должен защищать то, что он считает правильным.

Является ли это самоочевидным? Возможно, логически это имеет смысл, но на практике часто это не так очевидно. На практике это может быть довольно сложно. В естественных науках? И в естественных науках.

Из истории нацистской Германии люди знают историю о «теории ледяного мира» Вельтайса, фантастической космологической теории, которая, среди прочего, утверждала, что звезды в действительности были блоками льда, отражающими свет от Солнца. Более серьезной была так называемая «немецкая физика», созданная для устранения «еврейского» элемента, который вошел в физику с Эйнштейном! Наш немецкий физик в коробке мог заниматься полностью неполитическим и теоретическим исследованием, но в конце 30-х годов он все же должен был остерегаться обвинений в использовании результатов Эйнштейна.

Являются ли эти фантастические и экстремальные случаи не связанными с нашей ситуацией? Это примеры, близкие к нашему времени и культуре. Они кажутся крайними, потому что свобода исследования в Норвегии — то есть то, что разрешено исследовать — довольно велика. Но они показывают существующие проблемы.

Я использовал реку Альта в качестве примера того, что результаты исследований не могут быть продиктованы политическими соображениями. С другой стороны, саамы и остальное население Альты, которые выступают против строительства, будут использовать результаты исследований, чтобы доказать, что строительство причиняет вред. С другой стороны, правительство и NVE14, а также местные защитники порядка в Альте, по возможности дискредитируют исследования, которые не соответствуют их интересам. Можно представить примеры, когда ученый, который считает себя полностью независимым, обнаруживает через несколько лет, что его обвиняют в профнепригодности или экстремизме, потому что его исследовательские результаты противоречат так называемым промышленным или государственным интересам — то есть столкнулись с попытками инвестировать капитал.

Я упомяну пример, который мне самому кажется забавным. Я знаю его только из радио, но может быть, кто-то здесь знает об этом изнутри? Это противостояние метеорологов и бывшего министра по охране окружающей среды, г-жи Брундтланд. После происшествия на платформе «Браво» министерство по охране окружающей среды несколько раз объявляло, что из-за необычайно плохой погоды в Северном море сбор нефти идет плохо. В конце концов, метеорологическая служба выступила с опровержением: погода и высота волн были нормальны для сезона. Кто бы мог подумать, что статистические данные о погоде в Северном море станут политикой?

Даже наш друг в коробке не имеет выбора, если борьба идет за свободу исследований. Он может подчиниться диктату, но тогда коробка взорвется. Он не может рассматривать свободу исследований как нечто, что касается только тех, кто может прийти в противоречие с государством или крупным монополиями из-за особой области, в которой они работают, потому что ограничения в одной области могут привести к ограничениям в других областях. На самом деле борьба за свободу исследований идет постоянно, и опасно недооценивать ее.

2) Противостояние между заказными и свободными исследованиями

Это особый вид борьбы за свободу науки. Я не собираюсь утверждать, что заказные исследования — это безумие. Наоборот, общество нуждается в них и это хорошо, что они проводятся. Проблема только в том, что при распределении исследовательских средств мы в то же время видим, что крупные частные монополии и государство имеют сильные позиции в борьбе за их использование. У частных монополий и государственных монополий есть свои исследовательские интересы. У них есть деньги и политическая власть, чтобы вывести их на первый план. Заказные исследования, направленные на потребности, которые не служат владельцам капитала, — то, что некоторые радикальные интеллектуалы называют исследованием действий, — находятся в более слабом положении и начинают с многих неудобств. Затем у нас есть то, что называется «чистым» исследованием — то есть исследование, которое не является непосредственно и мгновенно практически “полезным” для чего-то, кроме как для увеличения объема человеческих знаний. Это прежде всего борьба самого научного сообщества. В действительности, «чистая» наука очень важна для общества, но в борьбе за исследовательские средства она может быть раздавлена заказными исследованиями для государства и монополий.

Наш человек в коробке занимается своим проектом, который не лечит никакого заболевания и не создает основу для какой-либо большой промышленности. Он абсолютно аполитичен и не подозревает ни о каких опасностях. Но внезапно ассигнации исчезают. Тогда он обнаруживает, что его исследования сравниваются с расширением промышленных исследований нефти и считаются недостаточно важными. Если он попытается заняться лоббизмом, он обнаружит, что должен бороться с непреклонным нефтяным лобби. Наш человек потерял свою политическую девственность, он неохотно выбрался из зоны комфорта, и борьба за свободу науки стала политической.

3) Политические результаты исследований

Два примера. Десять лет назад один профессор объяснил движение, в котором я участвую, как патологическое психическое состояние и поставил диагноз крупной газете в Осло. Имя не имеет значения, я не пытаюсь считаться с кем-то.

Знание нервных путей в мозгу сделало возможным операцию лоботомии. Насколько я понимаю, медицинская наука теперь пришла к выводу, что в большинстве случаев это вмешательство малополезно. Может возникнуть ожесточенная политическая ситуация, когда политические власти с поддержкой научной авторитетности захотят вмешаться в мозг таких, как я?

Экстремально? Невозможно? Я хочу привести пример с немецкой террористкой Майнхоф15. Я считаю, что она была реакционеркой, я не сочувствую ее политике или методам. Но я читал, что немецкие тюремные власти пытались определить ее политические преступления как признаки психического расстройства и получили поддержку научного сообщества для вмешательства в ее мозг.

Учителя-друзья, которые были в США, рассказывают мне, что в начальной школе там часто используют успокоительные средства, чтобы заставить беспокойных и непослушных учеников сидеть спокойно. Сам я был беспокойным и шумным учеником, и не вижу в этом никакой причины для гордости. Возможно, это была основная причина того, что я так и не стал студентом. Тем не менее, я очень рад тому, что это не привело к тому, что меня наркотизировали. Таким образом, наш человек в коробке оказывается в ситуациях, когда ему приходится принимать решения и переставать рассматривать научные вопросы изолированно от политики. Альтернатива заключается в том, чтобы он стал инструментом и его результаты были использованы для эксплуатации и подавления, независимо от того, насколько он считает себя изолированным от политики.

Марксизм, истина и наука

Теперь я более подробно рассмотрю две из тех проблем, которые я обсуждал ранее.

Я говорю почти только о практических результатах исследований, то есть прикладных исследованиях. Тем не менее, я защищаю фундаментальную науку, говорю о свободе исследований и т.д. Почему? Зачем я нудно говорю о свободе исследований? Это больше, чем просто фраза? Есть ли аргументы в пользу того, что она необходима?

У меня есть философские и экономические аргументы в пользу этого, и сейчас пришло время их изложить. Но прежде всего я хотел бы рассказать о своем понимании истины как марксист.

Существует объективный мир, независимый от нас и от нашего его понимания. Наше сознание является отражением этого объективного мира в нашем мозгу. Это отражение ограничено и неполно, тогда как объективно существующий мир намного больше и гораздо более сложен, чем наше его понимание.

Когда наши представления о мире соответствуют реальному миру так, что мы можем достичь желаемого результата — проплыть на лодке по воде, выиграть забастовку или запустить определенный химический процесс — мы называем их правильными или говорим, что наши идеи верны. Когда наши представления о мире противоречат объективно существующему миру, так что мы не получаем желаемых результатов, мы называем их ошибочными.

Если кто-то спросит меня, как я доказываю, что существует объективно существующий мир и что наше сознание — это его отражение, я могу, например, ответить, что я считаю этот подход полезным, потому что он дает результаты. Я могу сказать, что для меня это достаточное доказательство, или я могу сказать, что я придерживаюсь того же права, что и, например, физик или математик, выбирающие систему координат, которая соответствует их потребностям.

Наше знание о мире всегда будет ограниченным и односторонним, оно всегда будет содержать как правильное, так и неправильное, и с практической точки зрения возможность развивать знания бесконечна.

Наука — это то, что мы называем суммой человеческих знаний в определенный момент истории в отношении некоторых областей. Науки всегда будут содержать как правильное, так и неправильное, они никогда не будут полными и завершенными и всегда будут иметь возможности для развития. В той мере, в которой марксизм претендует на то, что он является наукой, это, конечно же, относится и к самому марксизму.

Предпосылки для интеллектуального труда

Следующим вопросом является вопрос о том, что такое интеллектуальное производство — здесь я прежде всего думаю о научных исследованиях, но аргументация на самом деле относится и к другим вещам, таким как искусство, например.

Задачей научного исследования является исследование реальности, существующей независимо от наших представлений о ней, и разработка более точных представлений о реальности на основе этого.

Это отличает производство научных результатов от, скажем, производства пива или дров. Когда мы разливаем пиво, весь процесс известен заранее, и каждый шаг, который мы делаем, в основном идентичен шагам, которые мы сделали миллион раз ранее. С практической точки зрения мы знаем все, что нужно, чтобы правильное количество пива попало в бутылку при правильной температуре, затем пробка и этикетка оказались на месте и т.д. Когда вы готовитесь к производству нового научного результата, дело именно в том, что вы не знаете точно, что вы получите, не знаете путь, не знаете, сколько времени это займет и сколько усилий потребуется и т.д.

Это придает интеллектуальному производству его особый характер по сравнению с другими видами производства, поскольку это не повторяющийся процесс, и это делает его хрупким цветком, который легко уничтожить.

Это придает интеллектуальному производству его особый характер по сравнению с другими видами производства, поскольку это не повторяющийся процесс, и это делает его хрупким цветком, который легко уничтожить. Это требует, среди прочего, атмосферы, в которой люди могут и смеют заниматься научной деятельностью, и где они могут без страха представлять свои результаты. Конечно, если вы являетесь астрономом, и Джордано Бруно сжигают за то, что он поддерживает Коперника, то многое из удовольствия от публикации исчезает. Давление на исследования, чтобы они ограничивались результатами, которые заранее были бы политически приемлемы, противоречит природе исследований. Проблема существует. Где? Например, в Северном море. Например, касательно атомной энергии.

Исследование требует интеллектуальной борьбы и обмена идеями. Наше представление о реальности всегда содержит как правильное, так и ошибочное. Для того, чтобы лучше понимать правильное и убрать ошибочное, необходима дискуссия. Если обсуждение становится опасным, то и исследования останавливаются.

Важные прорывы в научных исследованиях часто связаны с созданием систем. Все знакомы с этим. Возьмем, к примеру, физику Ньютона. На более позднем этапе в равной степени необходимо атаковать и выводить из строя отдельные части систем. Критика и борьба вокруг систем необходимы также для того, чтобы показать, что в старых системах устойчиво и что выдержит шторм, и что нужно взять с собой в новые. Посмотрите на физику Эйнштейна в отношении Ньютона или на борьбу за наследственность после прорыва Дарвина.

Если система становится догмой, которая поднимается над дебатами, наука останавливается и умирает. Трагедия дела Лысенко в Советском Союзе заключалась не в том, что Лысенко создал свою систему, а в том, что она была превращена в догму и стало опасно противостоять ей.

Марксизм прошел через несколько стадий развития как система и через борьбу и разложение. Тенденции в сторону того, чтобы марксизм не стал наукой в сталинской Советской России, я считаю, возникли из-за того, что марксизм был расценен как окончательное и всеобъемлющее готовое изображение мира. Такое изображение марксизма полностью противоречит теории познания самого Маркса.

Для интеллектуального производства необходимо иметь так называемый счет ошибок. Должно быть разрешено стрелять мимо и попадать в тупики. Если бы мы знали, какие пути приводят к результатам, то большинство исследований были бы не нужны! Это означает, что ошибки должны рассматриваться как необходимая часть процесса. Но если научные исследования подвергаются огромному давлению на получение практических результатов и должны быть продуктивными любой ценой, никто не рискует и уровень исследований снижается. Если Эйнштейн будет работать на заказ, то вы рискуете тем, что он должен будет сменить профессию, чтобы обеспечить себе хлеб насущный, потому что он не может заранее знать, как будет выполнен заказ.

Как уже было сказано, заказные исследования необходимы. Для капиталистической промышленности тоже. Например, у нас есть Херойя16, которую я считаю химической версией Гаррисберга в Норвегии. Я хочу, чтобы там работали умелые и смелые химики, которые заботятся о рабочих в Рафнесе и жителях Гренландии.

Но не все исследования могут быть заказными, потому что это предполагает, что мы действительно знаем все о том, что является “полезным” и что не является “полезным”. Но в природе знаний лежит то, что многие “полезные” вещи скрываются в областях, которые сейчас кажутся совершенно “бесполезными”. Вот мои философские аргументы в пользу борьбы за свободу научных исследований и фундаментальных исследований.

Исследования в Советском Союзе и Китае

В то же время это критика текущих исследований в Советском Союзе и Китае на протяжении большей части периода существования там социализма.

Некоторые, наверное, сталкивались с советскими и китайскими дискуссиями о характере исследований. В Советском Союзе фундаментальные исследования были характеризованы как буржуазная роскошь, а прикладные исследования стали главными. Это было представлено как марксистская научно-исследовательская политика, потому что это соответствовало интересам пролетариата и потому что, как утверждалось, связывало исследования с практикой.

Я хорошо понимаю аргументы о приоритете прикладных исследований в развивающихся странах, которым нужна быстрая индустриализация. Но мое мнение заключается в том, что принципиальная линия в Советском Союзе с периода Сталина противоречит истинному марксизму.

Социальная миссия исследований — расширить общее количество знаний человеческого общества наиболее всесторонне, именно потому что заранее трудно увидеть, где исследования найдут золото, или, выражаясь на современный лад, обнаружат нефть.

Приоритизация научных исследований — это одно, а направление и диктование исследований только в курсе наиболее приоритетных целей — это совсем другое. Что касается исследований, то само исследование и его результаты являются практикой, а научная политика — это теория и она должна быть учеником, она должна учиться на практических результатах.

Практика показывает, что советская научно-исследовательская линия подавляла важные исследования в некоторых областях — генетику и кибернетику, чтобы назвать две из них. То же самое произошло в Китае, когда “четверка” ввела еще более жесткий, практический режим с жесткими запретами на фундаментальные исследования и требованиями строгой формальной политизации. Практика показывает, что это разрушило интеллектуальное производство в важных областях. Инвестирование в огромную систему образования и дорогие лаборатории не помогает, если люди не осмеливаются заниматься исследованиями, если они не могут корреспондировать и если они не могут получить последние новости из-за рубежа. В лучшем случае они обнаруживают только то, что другие уже обнаружили, но с более медленным темпом.

Многостороннее фундаментальное исследование необходимо, в том числе, для быстрого применения новых результатов для создания новых и неожиданных форм прикладных исследований, когда открытия внезапно это требуют. Это необходимо для того, чтобы иметь возможность многому научиться у зарубежья.

Подрыв основных исследований и свободы исследований подрывает экономику. Таким образом, это способствует подрыву социализма. Поэтому эта линия не служит действительно социализму, а подрывает его. Несмотря на то, что это называлось марксизм-ленинизмом — мыслью Мао Цзэдуна, я считаю, что это не была ни политика рабочего класса, ни социализм.

Больше об ответственности ученых

Я еще раз хочу затронуть вопрос об ответственности ученых и выпускников университетов за применение естественных наук в обществе.

Эйнштейн, как многие знают, далеко не был ученым в изолированной коробке. Он увидел возможные последствия своих научных открытий и старался бороться за то, чтобы энергией атома не злоупотребили. Это важный пример. Вопрос, совершал ли он тактические ошибки, является другим вопросом, который должен рассматриваться независимо от этого.

Эйнштейн также не был один. С тех пор, как были взорваны первые бомбы, и вплоть до наших дней, было несколько физиков-атомщиков, которые чувствовали ответственность за общественное применение атомной энергии. В США их движение было подавлено во время эпохи Маккарти.

Как известно, борьба вокруг этого не закончена. Создаются отчеты и за, и против ядерной энергии. Ученые, работающие в атомной промышленности, говорят, что атомные электростанции безопасны. Ученые, заявляющие, что они не чувствуют себя в безопасности, чаще всего сами принимают инициативу и уходят с должностей в ядерной промышленности в знак протеста, подобно тому, как это происходило в США.

В последние годы книга17 советского биолога Медведева появилась на Западе. Он утверждает, что в конце 50-х годов произошла большая ядерная катастрофа на Урале, где большая территория стала непригодной для жилья из-за взрыва на складе радиоактивных отходов. Медведев утверждает, что ЦРУ знало об этой катастрофе в начале 60-х годов, но держало это в тайне принимая во внимание ядерную промышленность США. С другой стороны, мы видим, как советская пресса утверждает, что гаррисбергская афера18 была всего лишь пропагандой производителей нефти, чтобы ослабить американскую ядерную промышленность. Газеты сообщают, что во Франции правительство решило запустить ядерную электростанцию в этом году, несмотря на трещины в фундаменте, что привело к протестам как профсоюзов рабочих-атомщиков, так и ответственных ученых.

Легко рассматривать борьбу за ядерную энергию как особый вопрос. По моему мнению, он важен не только сам по себе, но и потому, что он типичен в отношении противоречий, которые возникают в связи с практическим применением многих результатов естественнонаучных исследований сегодня.

Возьмем генетику. Разрабатываются правила для генетических экспериментов, которые, в том числе, должны предотвратить внесение изменений в жизнеспособные микроорганизмы. Я слышал, что в некоторых странах законодательство направлено на предотвращение экспериментов на людях. Мы приближаемся к тому моменту, когда генетики окажутся в таком же положении, как ученые-атомщики.

Возьмем метеорологию. Супердержавы ведут переговоры о запрете использования манипуляций погодой и климатом во время войны.

И так далее.

Что здесь типично?

Во-первых, большие силы, которые наука освобождает для применения в производстве. Ремесленник-сапожник у своей хижины имел небольшие возможности. Если он ошибался, то, возможно, обжигал палец, и это, конечно, было трагично для него. На Three Mile Island, возле Гаррисберга, была запущена неправильная система. Это была ошибка одного или нескольких человек — ошибка, похожая на ошибку сапожника-ремесленника, который отрезал себе большой палец. Просто следует помнить, что это привело к почти катастрофическому взрыву газа, который привел к эвакуации полутора миллиона человек. Часто утверждают, что такого рода небольшие человеческие ошибки не могут иметь такого большого значения, но практика показывает, что это просто пропаганда. Например, катастрофа с нефтью у побережья Франции, которая, в конечном счете, была вызвана маленьким конфликтом из-за цены на буксировку.

Эти силы настолько большие, что они могут сильно влиять на окружающую среду человека, как в случае с одним конкретным объектом, например, взрывом на Мексиканском заливе, так и в сумме производства на больших территориях, например, изменения в атмосфере из-за промышленного загрязнения.

Во-вторых, те, кто контролируют эти силы — капиталисты и государственные власти — не обладают полной информацией о них и имеют другие цели, чем в первую очередь предотвращать несчастные случаи. Хороший капиталист должен в первую очередь получать прибыль. Его задача заключается не в создании максимально возможной безопасности, а в создании наименее затратной безопасности. Я не утверждаю, что капиталисты хотят несчастных случаев — конечно, они предпочитают их избегать. Но риск несчастных случаев должен быть вычислен по отношению к тому, сколько стоит безопасность. Капиталисты не занимаются благотворительностью, что бы они ни говорили, а стремятся создать прибыль. Капиталист, который оценивает безопасность выше, чем прибыль, будет вытеснен конкурентами.

В-третьих, подавляющее большинство тех, кто ощущает последствия, часто имеют наименьшие знания о них и обладают наименьшей властью, когда дело доходит до принятия решения о том, как следует использовать научные результаты. Меньше всего о возможных производственных травмах знают рабочие химической промышленности. Капиталисты знают больше, и некоторые ученые знают больше.

Какова будет ответственность лиц с естественнонаучным образованием в связи с этим типом развития?

Во-первых, они должны бороться за правду о том, что происходит, и солидаризироваться с рабочим большинством за пределами своих рядов, которое чувствует последствия. Никто не может требовать от них ответов на все вопросы или никогда не допускать ошибок, но они должны чувствовать ответственность за то, что они создают, чтобы оно использовалось правильно. Независимо от того, занимаются ли ученые прикладными исследованиями или фундаментальными науками, я считаю, что у них есть обязанность бороться за свободу исследований, право и возможность видеть неприятные истины.

Во-вторых, те, кто имеют научные знания, несут ответственность за повышение уровня знаний тех, кто не обладает данным образованием. В противном случае возможны заблуждения, возможен страх перед наукой и развитием и возможна поддержка политической реакции, которая может, в том числе, затронуть ученых и университеты.

Никто не может требовать от ученых делать это в одиночку — я к этому приду — но необходимо требовать от них понимания того, что у них есть обязанность как перед обществом, так и перед своей собственной профессией защищать и объяснять необходимость исследований для большинства, которое к добру или к худу испытывает результаты исследований.

В направлении научной политики для рабочего класса

Несколько лет назад существовала идея о том, что исследования и преподавание развились настолько сильно, что скоро столкнутся с экономическими барьерами, которые остановят их расширение. Сейчас существует кризис и проблемы бюджета. Но, я считаю, что рассмотренная в долгосрочной перспективе, эта идея полностью безумна, и аргументы для этого экономические.

Следующая промышленная революция создаст огромный общественный излишек, который сделает возможным значительное расширение преподавания и исследований. Излишек примет форму огромного расширения производства, создающего бо́льшую стоимость, которую можно инвестировать во что угодно. Будет избыток людей, которых больше не удастся увлечь старыми формами производства и услуг. И будет огромное расширение возможностей для получения знаний в связи с взрывным развитием новых информационных систем, которые только зародились.

Далее, эта технологическая революция создаст огромные и экономически обеспеченные потребности в гораздо большем количестве знаний. Новая технология потребует общего образования более высокого уровня и более специализированного обучения. Она также создаст потребность в гораздо большем количестве исследований, в том числе для попыток устранить все вредоносные последствия, о которых говорят многие из нас в столь мрачных тонах.

Мощные экономические законы будут толкать следующую промышленную революцию в сторону революции знаний. Как вы знаете, на рубеже веков существовала идея о том, что все важные научные открытия были сделаны, и теперь все остановилось. Идея о том, что экспансия в науке закончилась, окажется такой же драматически нелепой.

Богатство и прогресс также создают проблемы, и это в большой степени относится к капитализму. Следующая промышленная революция создаст огромные структурные кризисы, и теми, кто будут нести большую часть бремени, будет старый промышленный рабочий класс. Я также думаю, что произойдет сближение между ним и интеллектуалами. Многие работы потребуют более высокого образования, будет больше людей с относительно низким статусом и более подчиненными должностями в сравнении с нынешним положением дел.

Forsker 3



Заключение

Я состою в AKP(m-l), небольшой партии, которая, по мере своих сил, старается бороться за интересы рабочего класса и социализм. Позвольте мне сказать, что мы также считаем, что это интересы и основной массы интеллектуалов. Мы входим в эту новую промышленную революцию без продуманной политики и без готовой политической линии для науки и исследований. Скажем так: пока у нас задница впереди и не так много, чтобы ее скрыть. Я считаю, что это плохо.

Активные части рабочего класса в Норвегии — я не говорю только о нас, немногих коммунистах, но о тех, кто активен на местах в профсоюзах и людях, которые являются членами партий, таких как SV19 и DNA — не продвинулись дальше нас. Пока что царит смута и безысходность, и ведется оборонительная борьба, без ясного плана.

Как коммунист, я считаю, что это должно измениться. Важно разработать политику для этих областей, которая будет полезна не только для небольшого меньшинства революционеров, но которая cможет пробудить и будет использоваться большими группами рабочих, крестьян и интеллектуалов. Это должна быть не политика, направленная на диктат или подавление науки и исследований, а политика для распространения знаний и доступности их для большего числа людей.

Примечания

  1. Universitetet i Oslo — один из старейших и крупнейших университетов Норвегии. Основан в 1811 в Кристиании (с 1924 Осло) как Королевский университет Фредерика, назван в честь короля Дании и Норвегии Фредерика VI. Современное название с 1939.

    Большая российская энциклопедия ↩

  2. В журнале за статьей Труна Эгрима следует статья Бьярне А. Ваалера Естественные науки в обществе. ↩

  3. Høyre (нор. “правая”) — норвежская либерально-консервативная политическая партия. ↩

  4. DNA (Det norske Arbeiderparti) — Норвежская рабочая партия. ↩

  5. AKP(m-l) (Arbeidernes Kommunistparti (marxist-leninister)) — Рабочая коммунистическая партия (марксистов-ленинистов). ↩

  6. Venstre (дат. “левая”) — датская консервативно-либеральная и аграрная партия. ↩

  7. Коре Исоксен Виллок — 30-й премьер-министр Норвегии. Вся политическая карьера Виллока связана с партией Høyre. ↩

  8. Пол Стейган — руководитель AKP(m-l). ↩

  9. Речь идет о серии массовых протестов в Норвегии в конце 1970-х и начале 1980-х годов по поводу строительства гидроэлектростанции на реке Альта в Финнмарке, Северная Норвегия. Предпосылкой для разногласий стал опубликованный Норвежским управлением водных ресурсов и энергетики (NVE) план строительства плотины и гидроэлектростанции, которые создадут искусственное озеро и затопят саамскую деревню Мазе. После того, как первоначальный план встретил политическое сопротивление, был предложен менее амбициозный проект, который привел бы к меньшему перемещению жителей саами и меньшему нарушению миграции северных оленей и ловли дикого лосося.

    Википедия ↩

  10. Архипелаг в южной части Атлантического океана. ↩

  11. То же, что озероведение. ↩

  12. Aftenposten — самая массовая норвежская газета. ↩

  13. Цифровая революция в исходном тексте называется datarevolusjonen. ↩

  14. NVE (Norges vassdrags og energidirektorat) — Норвежское управление водных ресурсов и энергетики. ↩

  15. Речь об Ульрике Майнхоф, одной из лидеров RAF. ↩

  16. Полуостров в муниципалитете Порсгрунн, Норвегия. На полуострове находится большой промышленный парк.

    Википедия ↩

  17. Атомная катастрофа на Урале ↩

  18. Речь об аварии на АЭС Three Mile Island 28 марта 1979 года.

    Википедия ↩

  19. SV (Sosialistisk Venstreparti) — Социалистическая левая партия. ↩